100% [худ. Пинкисевич] - Эптон Синклер

— Я не хочу, чтобы меня убили, Гадж. Говорю вам, я не хочу быть убитым!

И Питер торжественно обещал, что отныне будет считать своим долгом прислушиваться ко всем разговорам красных и сообщать мистеру Аккерману всё, что о нём услышит.

Когда он встал, собираясь уходить, мистер Аккерман дрожащей рукой достал из кармана своей куртки яркую хрустящую кредитку. Он развернул её, и Питер увидал банковый билет в пятьсот долларов, только что выпущенный Первым Национальным банком Американского города, где мистер Аккерман был председателем правления.

— Вот вам маленький подарок, Гадж, — сказал он. — Имейте в виду, что, если вы защитите меня от этих негодяев, я сумею вас обеспечить. С сегодняшнего дня вы у меня на службе.

— Хорошо, сэр, — отвечал Питер. — Так оно и будет, сэр. Очень вам благодарен, сэр.

Он сунул банкноту в карман и, отвешивая поклоны, шаг за шагом стал пятиться к двери.

— Вы забыли свою шляпу, — заметил банкир.

— Ах да, — сказал Питер с дрожью в голосе. Он подошёл к стулу, достал из-под него шляпу и опять с поклонами отступил к двери.

— И помните, Гадж, — сказал на прощание старик. — Я не хочу, чтобы меня убили! Не хочу попасться к ним в лапы!

§ 54

Вернувшись в город, Питер первым делом направился в банк мистера Аккермана и разменял полученный им кредитный билет. Кассир строго на него взглянул и внимательно рассмотрел кредитку, но, ни слова не говоря, выдал Питеру пять стодолларовых бумажек. Питер припрятал три бумажки в потайной карман, а две сунул в бумажник и отправился на свидание с Нелл.

Он рассказал ей обо всем, что произошло, и где ей встретиться с племянницей мистера Аккермана.

— Сколько он тебе дал? — спросила Нелл и, когда Питер извлек из бумажника две кредитки, воскликнула — Ах, старый скряга!

— Он обещал дать ещё через некоторое время, — заметил Питер.

— Ну, что стоит ему наобещать с три короба! — возразила Нелл. — Надо будет как следует его прижать. Хочешь, Питер, — прибавила она, — я сохраню эти деньги для тебя?

— Ну что ж, — отвечал Питер. — Только, знаешь, ведь мне нужны деньги на маленькие расходы.

— А разве ты не получил жалованья?

— Получил, но все-таки…

— Я тебе их сохраню до последнего цента, — заявила Нелл, — и когда тебе понадобятся деньги, ты будешь рад, что они у тебя есть. Ты сам никогда не сумеешь ничего отложить на чёрный день, — это женское дело.

Питер попробовал было с ней поторговаться, но это было совсем не то, что торговаться с Мак-Гивни. Она бросила на Питера нежный взгляд, у него закружилась голова, и он машинально сунул руку в карман и достал две кредитки. Тут она улыбнулась, да так ласково, что Питер набрался смелости и выпалил:

— Ты знаешь, Нелл, ведь теперь ты моя жена!

— Да, да, конечно, — отвечала она. — Но нам надо как-нибудь отделаться от Теда Крозерса. Он всё время за мной следит, и всякий раз как надо отлучиться, приходится ему что-нибудь врать, и мне чертовски это надоело.

— Ну, а как ты от него отделаешься? — жадно спросил Питер.

— Придется нам с тобой удрать, — отвечала она, — как только мы подстроим новую провокацию…

— Ещё одну? — испуганно ахнул Питер. Девушка рассмеялась.

— Погоди! — сказала она. — Я выжму здоровую сумму из Нельса Аккермана! А потом, когда мы сорвем куш, мы удерём и будем обеспечены на всю жизнь. Наберись терпения и не приставай ко мне с любовью, — у меня голова слишком набита всякими планами, и я не могу думать ни о чем другом.

Итак, они расстались, и Питер отправился в «Дом американца» повидать Мак-Гивни.

— Держись крепко! Выпутывайся! — наставляла его Нелл. Но это было не так-то легко, потому что Мак-Гивни начал прощупывать Питера со всех сторон, так и лез ему в душу, стараясь выведать, что там у него произошло с Нельсом Аккерманом. Боже мой! До чего назойливы эти господа, когда речь идет о наживе! Питер твердил своё: он-де вёл честную игру и выложил Нельсу Ак-керману чистую правду, то же самое, что говорил Гаффи и Мак-Гивни. Он сказал, что полиция на высоте и бюро Гаффи всё время преследует красных по пятам.

— А зачем ты ему понадобился? — спросил человек с крысиным лицом.

— Он только хотел убедиться, что ему известно всё самое важное, — отвечал Питер. — Он взял с меня слово, что я буду сообщать ему всё, что мне удастся разузнать об их заговоре против него. Ну, конечно, я обещал, что мы будем обо всем его извещать.

— Ты ещё будешь с ним встречаться? — спросил Мак-Гивни.

— Он ничего об этом не говорил,

— Он взял твой адрес?

— Нет. Я думаю, если я ему понадоблюсь, он опять вызовет меня через вас.

— Хорошо, — сказал Мак-Гивни. — А он дал тебе денег?

— Да; — отвечал Питер, — он дал мне двести долларов и сказал, что не пожалеет денег на это дело. Поэтому надо уж нам для него постараться. Он говорит, что не хочет быть убитым. Он повторил это чуть не десять раз. Кажется, он больше всего говорил именно об этом. Он совсем больной и прямо сходит с ума от страха.

Кончилось тем, что Мак-Гивни расчувствовался и даже поблагодарил Питера за его преданность. Затем стал давать ему новые инструкции.

Красные подняли ужасающий шум. Адвокату Эндрюсу удалось добиться официального пропуска в тюрьму и повидаться с арестованными, и, конечно, они все как один заявили, что заговор был подстроен. Теперь красные решили разослать воззвание к своим единомышленникам по всей стране, рассчитывая добиться гласности и собрать средства на борьбу с «провокацией». Красные держали всё это в строгой тайне, и Мак-Гивни хотел разузнать, откуда они достают деньги. Ему нужно раздобыть экземпляр воззвания, которое они сейчас печатают, и узнать, куда и когда именно будет оно разослано. Гаффи уже предупредил руководителей почтового ведомства, и они обещали конфисковать воззвания и уничтожить их потихоньку от красных.

Питер потирал руки от удовольствия. Вот это настоящее дело! Это значит взяться за этих преступников, как он давно предлагал! Человек с крысиным лицом отвечал, что это ещё пустяки по сравнению с тем, что они намерены предпринять через несколько дней. Пусть Питер делает своё дело, и вскоре он увидит! Теперь, когда публика, под впечатлением заговора бомбистов, как раз пришло время действовать.

§ 55

Питер поехал на трамвае, к Мариам Янкович и по дороге прочел вечерний выпуск «Таймса». В этой газете велась явная травля красных, сомнений быть не могло! Как и предвидела Нелл, приверженцы порядка так и вцепились в книжку Мак-Кормика о саботаже и перепечатывали из нее целые главы, причём самые крамольные фразы были набраны крупным шрифтом, а кое-что помещено в рамке и разбросано там и сям по странице так, чтобы сразу бросалось в глаза. Там же было и фото, изображавшее Мак-Кормика в тюрьме; он не брился уже несколько дней и, вероятно, не слишком-то был доволен, что его снимают, во всяком случае вид у него был такой свирепый, что он мог бы устрашить даже отъявленных скептиков; Питер лишний раз убедился, что он был прав, считая Мака самым опасным из красных.

Газета печатала бесконечные столбцы материалов по этому делу, искусно связывая его с другими террористическими актами и убийствами, имевшими место в истории Соединенных Штатов, а также с заговорами немецких шпионов и бомбистов. По словам газеты, существовала организация убийц, раскинувшая сети по всей стране; эта организация на деньги, полученные от немцев, издавала сотни газет, которые читались миллионами людей. В напечатанной жирным шрифтом передовице было обращение к гражданам, их призывали встать на защиту республики и раз навсегда положить конец красной опасности. Читая всю эту галиматью, Питер, как всякий благонамеренный американец, верил каждому слову газеты и кипел негодованием против красных.

Он не застал дома Мариам Янкович. Мать её была крайне взволнована, так как Мариам стало известно, что полиция подвергает заключенных допросу «с пристрастием», и она помчалась в бюро Совета народов, чтобы созвать собрание радикалов и принять срочные меры.

Питер также поспешил в это бюро и увидел там человек двадцать пять красных и пацифистов; все они были в чрезвычайном волнении. Мариам шагала взад и вперед по комнате, судорожно сжимая руки, и глаза у неё были красные. Тут Питер вспомнил свои давнишние подозрения, что Мак и Мариам любят друг друга. Он принялся её расспрашивать. Оказывается, Мака бросили в «яму», а дровосека Гендерсона положили в больницу после перенесённых им пыток.

Молодая еврейка пустилась в подробности, и Питер невольно содрогнулся: слишком свежо было воспоминание о допросе «с пристрастием». Он и не думал скрывать эту дрожь, но принялся расхаживать взад и вперёд по комнате, подобно Мариам, и рассказывать, каково ему было, когда у него выкручивали кисть руки и отгибали назад пальцы, и как сыро и ужасно в «яме». Таким образом он довёл их чуть не до истерики в надежде, что они решатся на открытое выступление, как этого хотелось бы Мак-Гивни. Почему бы в самом деле не взять приступом тюрьму и не освободить заключенных?